Гончаров И. А.
Фрегат «Паллада»

      Гончаров Иван Александрович
(1812 – 1891)

ПРИМЕЧАНИЯ
к «ФРЕГАТУ "ПАЛЛАДА"»
Цейтлин А. Г.[1]

1

«Фрегат «Паллада» представляет собою «очерки путешествия», осуществленного И. А. Гончаровым в 1852—1855 гг. По признанию Гончарова, мысль о кругосветном плавании родилась у него еще в детстве. Воспитатель Гончарова Н. Н. Трегубов, бывший моряк, много рассказывал мальчику о морских путешествиях, знакомил его с физической географией, навигацией и астрономией (см. его воспоминания «На родине» — т. 7 наст. изд.). В отроческие годы Гончаров прочитал ряд географических сочинений и записок, в том числе «Описание земли Камчатки» С. П. Крашенинникова, описания путешествий Кука, Мунго-Парка, Палласа и мн. др. Эти книги, указывал Гончаров, заронили в нем «желание, конечно тогда еще неясное и бессознательное, видеть описанные в путешествиях дальние страны» (автобиография 1867 г. — см. т. 8 наст. изд.). Во время пребывания в Московском университете Гончаров также знакомился с сочинениями географического характера, а после переезда в Петербург он постоянно встречался с членами только что основанного тогда Русского географического общества: В. И. Далем, А. П. Заблоцким-Десятовским, Г. С. Карелиным и др. В 50-х годах Гончарову представилась, наконец, возможность осуществить свою давнюю мечту.

На протяжении первой половины XIX века русское правительство предпринимало неоднократные попытки завязать торговые сношения с Японией. Однако все они оканчивались неудачей вследствие непримиримой изоляционистской позиции феодального японского правительства. В 1803—1806 гг. в Японию прибыла экспедиция Н. П. Резанова, которая после пятимесячного стояния в Нагасаки принуждена была возвратиться в Россию. Вслед за Резановым в Японию приехал В. М. Головин, но его в течение нескольких лет держали там в плену.

Прошло сорок лет, прежде чем попытка русского правительства возобновилась: осенью 1852 года в Петербурге была снаряжена морская экспедиция, формально имевшая целью «обозрение российских колоний в Северной Америке», а в действительности стремившаяся подготовить заключение торгового договора с Японией. Экспедицией в Японию руководил адмирал Е. В. Путятин. Как указывал сам Гончаров, вначале в качестве секретаря этой экспедиции предложили поехать поэту А. Н. Майкову, «причем сказано было, что, между прочим, нужен такой человек, который бы хорошо писал по-русски, литератор. Он отказался и передал мне. Я принялся хлопотать изо всех сил, всех, кого мог, поставил на ноги...» («Путевые письма И. А. Гончарова из кругосветного плавания» — «Литературное наследство», № 22—24, 1935, стр. 344).

Хлопоты Гончарова о назначении его секретарем экспедиции вскоре увенчались успехом, и 7 октября 1852 года он отплыл из Кронштадта на военном парусном корабле. По первоначальному плану фрегат «Паллада» должен был, держа курс на запад, пересечь Атлантический и Тихий океаны. Однако этот маршрут вскоре изменился. В Северном море фрегат попал в шторм, и в Портсмуте «Палладе» пришлось стать на капитальный ремонт. «Мы, — писал Гончаров своим петербургским друзьям, — идем не вокруг Горна, а через мыс Доброй Надежды, потом через Зондский пролив...» («Литературное наследство», № 22—24, 1935, стр. 367).

Приведем здесь основные даты путешествия Гончарова. Отплыв из Кронштадта в начале октября 1852 года, «Паллада» 20 ноября прибыла в Портсмут, где находилась до начала января 1853 года. За это время Гончаров посещает Лондон. В середине января 1853 года фрегат приходит к острову Мадере, с 25 по 27 января он находится у островов Зеленого мыса, а с 10 марта по 12 апреля — у мыса Доброй Надежды. Гончаров посещает Капштадт и совершает довольно продолжительную поездку по Капской колонии. Затем фрегат пересекает Индийский океан и с 24 мая по 2 июня стоит в Сингапуре, а затем, в конце июня, — в Гонконге. 10 августа 1853 года, то есть через десять месяцев после начала плавания, «Паллада» приходит в японский порт Нагасаки, где находится до ноября 1853 года.

Прибыв в Нагасаки, адмирал Путятин начал с японским правительством переговоры о заключении торгового договора. Переговоры эти были секретными; внешнюю картину их Гончаров описал очень подробно в двух очерках путевых записок, озаглавленных «Русские в Японии». Японское правительство одновременно вело переговоры с Путятиным и адмиралом США Перри, действовавшим агрессивными методами. Поставив перед Японией ультимативное требование заключить с США договор о торговле, Перри вслед за этим подвел свою эскадру к японской столице, угрожая бомбардировкой. 31 марта 1854 года японское правительство приняло требования американцев. Между тем поздней осенью 1853 года на Дальнем Востоке получены были первые сведения о разрыве дипломатических отношений между Россией и Турцией, что, как известно, привело к Крымской войне. Угроза военного столкновения побудила Путятина прервать переговоры и перейти из Нагасаки в Шанхай, чтобы получить там достоверную информацию и подготовиться, в случае необходимости, к вооруженному отпору. С ноября 1853 года Гончаров жил в Шанхае, в Нагасаки он вернулся только 10 декабря.

В сентябре 1853 года Гончаров писал из Нагасаки Майковым: «Если правда, что в Европе война, то нам придется тоже уходить на время отсюда или в Ситху, или в Калифорнию, иначе англичане, пожалуй, возьмут нас живьем. А у нас поговаривают, что живьем не отдадутся, — и если нужно, то будут биться, слышь, до последней капли крови» («Литературное наследство», № 22—24, 1935, стр. 399). Стремясь соединиться с русской эскадрой на Дальнем Востоке, фрегат «Паллада» переходит из одного места в другое: в начале февраля 1854 года посещает Ликейские острова, в конце того же месяца стоит на Филиппинских островах, в порту Манила, после чего начинает путь на север, по направлению к России.

В апреле 1854 года фрегат проходит мимо берегов Кореи к устью реки Амур, куда и прибывает в мае того же года. Адмирал Путятин, писал Гончаров в сентябре 1854 года, «все ожидал, что война с Англией не состоится или внезапно кончится и что он в состоянии будет оканчивать свои поручения в Японии и Китае в тех же размерах и не торопясь, как начал, причем ему необходим будет и секретарь. Но известия о разрыве с Англией были так положительны, что надо было думать о защите фрегата и чести русского флага, следовательно, плавание наше, направленное к мирной и определенной цели, изменялось... Цель путешествия изменилась, с этим прекратилась и надобность во мне» (там же, стр. 413). Вместе с тем «два года плавания, — писал Гончаров, — не то, что утомили меня, а утолили вполне мою жажду путешествия. Мне хотелось домой в свой обычный круг лиц, занятий и образа жизни». Гончаров был «отпущен сухим путем через Сибирь» в Петербург с поручением «изобразить русскому правительству все подробности наших свиданий с японскими уполномоченными, ибо он... присутствовал при всех переговорах с ними». Высадившись в устье Амура, Гончаров ехал на родину уже по русской территории. «Возвращение мое восвояси... — писал он из Якутска редактору «Отечественных записок» А. А. Краевскому, — совершается с медленностью истинно одиссеевской, и между началом и концом этого возвращения лежит треть года, две трети полушария и половина царства» (там же, стр. 422). Во время этого продолжительного путешествия Гончаров останавливался в Якутске и Иркутске, несколько дней прожил в родном ему Симбирске и, наконец, вернулся в Петербург 25 февраля 1855 года, пробыв, таким образом, в путешествии около двух с половиной лет.

Еще до отъезда из Петербурга Гончаров задумал описать предстоящее ему путешествие. «Если б, — писал он одному из своих петербургских друзей, Е. А. Языковой, — я запасся всеми впечатлениями такого путешествия, то... вероятно, написал бы книгу, которая во всяком случае была бы занимательна, если б я даже просто, без всяких претензий литературных, записывал только то, что увижу» (там же, стр. 344). В течение всей поездки Гончаров работал над своей будущей книгой.

В Портсмуте и Лондоне, Капштадте и Сингапуре, Шанхае и Нагасаки, на Ликейских островах и в Маниле Гончаров сходил на берег, порою (как это было в Южной Африке) совершал путешествия в глубь страны. К услугам Гончарова была находившаяся на русском фрегате обширная географическая библиотека, и он неоднократно обращался к исследованиям и путевым запискам путешественников XVIII и первой половины XIX века — Головнина, Врангеля, Крашенинникова, Лазаревых, Литке, Зибольда, Кемпфера, Клапрота, Тунберга и мн. др.

На протяжении всего путешествия Гончаров вел переписку с оставшимися в Петербурге друзьями, которых просил беречь письма до его возвращения на родину (там же, стр. 358). Сличение писем Гончарова с текстом «Фрегата «Паллада» показывает, что они во многих случаях играли роль первоначальных этюдов. Так, например, письмо Гончарова из города Фунчал на Мадере теснейшим образом связано с очерком об этом острове, сравнение «парусного судна» с «старой кокеткой» в первом очерке «Фрегата «Паллада» сделано Гончаровым также в письме к Майковым из Портсмута (от 20 ноября 1852 года).

Однако письма к друзьям были далеко не главным из тех подготовительных материалов, на основании которых создавались очерки. Гончарову, как секретарю экспедиции, было поручено вести судовой журнал, который до нас не дошел, но о нем Гончаров не раз упоминал в своих письмах. Так, после продолжительного путешествия по Капской колонии Гончаров должен был подробности этой поездки «записывать и вносить в журнал... Это скучновато, да нечего делать — надо», — писал он Майковым (там же, стр. 376). Еще более важную роль в литературной работе писателя сыграл его дневник (также до нас не дошедший). Заметки о путешествии Гончаров делал для себя постоянно. «Чуть явится путная мысль, меткая заметка, я возьму да в памятную книжку, думая, не годится ли после на что...» — сообщал он Майковым из Сингапура 25 мая 1853 года (там же, стр. 380).

Во время стоянки на Филиппинских островах (март 1854 года) Гончаров располагал уже довольно большим количеством чернового текста «Фрегата «Паллада», о чем свидетельствует его письмо к Майковым: «Пробовал я заниматься, и, к удивлению моему, явилась некоторая охота писать, так что я набил целый портфель путевыми записками. Мыс Доброй Надежды, Сингапур, Бонин-Сима, Шанхай, Япония (две части), Ликейские острова, все это записано у меня, и иное в таком порядке, что хоть печатать сейчас...» (там же, стр. 407). Свои очерки Гончаров писал в разбивку: так, первая часть очерка «От Кронштадта до мысла Лизарда» была написана во время стоянки в Татарском проливе, перед возвращением в Петербург.

Печатание путевых заметок Гончаров начал в 1855 году и завершил в 1857 году; отдельные главы «Фрегата «Паллада» появились в журналах: «Отечественные записки» (1855 — «Ликейские острова», № 4; «Атлантический океан и Мадера», № 5; «Манила», № 10; 1856 — «Сингапур», № 3), «Современник» (1855 — «От мыса Доброй Надежды до «Явы», № 10; 1856 — «Острова Бонин-Сима», № 2, «Библиотека для чтения» (1857 — «Аян», № 4), «Морской сборник» (1855 — «Заметки на пути от Манилы до берегов Сибири», № 5; «Русские в Японии», №№ 9—11; 1856 — «На мысе Доброй Надежды», №№ 8—9), «Русский вестник» (1856 — «От Кронштадта до мыса Лизарда», № 6; 1857 — «Плавание в Атлантических тропиках», № 9).

В первой журнальной публикации «Фрегата «Паллада» Гончаров обратился к читателям со следующим предисловием:

«Автор недавно возвратился из путешествия, которое начал в конце 1852 года, с Балтийского моря, и кончил в прошлом году Охотским. Здесь он вышел на русский берег и проехал через всю Сибирь до Санкт-Петербурга. Он объехал вокруг Европы, Африки и Азии... Автор не имел ни возможности, ни намерения описывать свое путешествие как записной турист или моряк, еще менее как ученый. Он просто вел, сколько позволяли ему служебные занятия, дневник и по временам посылал его в виде писем к приятелям в Россию, а чего не послал, то намеревался прочесть в кругу их сам, чтобы избежать изустных с их стороны вопросов о том, где он был, что видел, делал и т. п. Теперь же эти приятели хором объявляют автору, что он будто бы должен представить отчет о своем путешествии публике. Напрасно он отговаривался тем, что он не готовил описания для нее, что писал только беглые заметки о виденном или входил в подробности больше о самом себе, занимательные для них, приятелей, и утомительные для посторонних людей, что потому дневник не может иметь литературной занимательности, что автор, по обстоятельствам, не имеет времени приготовить его для публики, что, наконец, он не успел даже собрать всех посланных в разные времена и места отрывков и потому нельзя представить всего журнала с начала и в связи. Ничто не помогло: приятели окончательно заключили, что «если не автор и не перо его, так посещенные им края занимательны сами по себе, и напиши о них что хочешь, описание не будет лишено всякого интереса». Автор не мог не согласиться с ними в последнем и только потому решается представить первую, какая попалась, главу не на суд, а на снисходительное внимание публики. Если читатели будут смотреть на этот дневник с той же точки зрения, с какой смотрит сам автор и его приятели, то он по временам, сколько позволят ему другие занятия, будет продолжать печатать и прочие главы дневника» («Отечественные записки», 1855, № 4, стр. 239—240).

«Фрегат «Паллада» имел большой успех у читателей уже в журнальных своих публикациях. В дальнейшем популярность этих очерков еще более возросла. В конце 1855 года вышла в свет книга «Русские в Японии в конце 1853 и в начале 1854 годов», представлявшая собою часть путевых записок Гончарова. Целиком «Фрегат «Паллада» вышел в свет в 1858 году, в двух томах, в издании И. И. Глазунова.

Уже в 1862 году — всего через четыре года после первого — потребовалось новое издание. Всего при жизни Гончарова «Фрегат «Паллада» вышел в свет в пяти изданиях — в 1858, 1862, 1879, 1884 и в 1886 году.

К впечатлениям кругосветного плавания Гончаров возвратился в очерке «Через двадцать лет» (впервые опубликованном в сборнике «Складчина», Спб. 1874), который затем печатался им вместе с «Фрегатом «Паллада» как своеобразное «послесловие к этим «очеркам путешествия». Близких к «Фрегату «Паллада» тем Гончаров касался также в рассказе «Два случая из морской жизни» (1858) и написанном в 1891 году очерке «По Восточной Сибири» (см. т. 7 наст. изд.).

2

Очерки «Фрегат «Паллада» представляют собою творческий документ, важный для характеристики идейно-политических взглядов Гончарова. Несмотря на то, что в этих очерках ощутимо сказалась противоречивость его мировоззрения, основная и непреходящая ценность их заключается прежде всего в правдивом отражении в них фактов и процессов объективной действительности.

Впрочем, далеко не обо всем Гончаров мог говорить во весь голос. Находясь на военном корабле в качестве официального лица и притом в годы злейшей политической реакции, Гончаров, естественно, вынужден был обойти в своих путевых записках ряд теневых сторон жизни русского фрегата. Он не мог рассказать всей правды, например об адмирале Путятине, необузданном самодуре, создавшем на фрегате необычайно тяжелую атмосферу, о постоянных распрях Путятина с командиром «Паллады» И. С. Унковским, чуть было не закончившихся дуэлью, и пр. Равным образом Гончаров не распространялся и о бросавшихся ему, конечно, в глаза тяготах матросской жизни, понимая, что свирепая николаевская цензура устранила бы все неугодное правительству из его книги. Следует также учесть при этом и то влияние со стороны консервативной военщины, которое Гончаров, несомненно, испытывал во время плавания. Разумеется, офицерский состав «Паллады» был далеко не однородным, однако в нем преобладали реакционеры во главе с Путятиным, высказывавшие крайнее пренебрежение к народам Африки и Азии.

О том, что творилось за бортом русского военного корабля, Гончаров, естественно, мог говорить свободнее. За рубежами своей родины Гончаров наблюдал подъем капитализма, превращавшего отсталые в политико-экономическом отношении страны Африки и Азии в объекты своей колониальной эксплуатации. Это было время, когда капитализм вел ожесточенную борьбу (экономическую, дипломатическую и, наконец, открыто вооруженную) за установление мирового рынка и производства, рассчитанного на этот широчайший рынок сбыта. Капитализм протягивал свои щупальцы ко всем так называемым «свободным землям», подчиняя их себе путем грабительских захватов. Во главе разбойничьего, агрессивного капитализма стояла крупнейшая буржуазная держава того времени — Великобритания. На международную арену выходил тогда еще молодой, но уже наглый и опасный хищник — американский капитализм, который стремился подчинить себе страны Дальнего Востока и особенно Китай и Японию.

Гончарову прежде всего бросалась в глаза относительная прогрессивность капиталистического строя, уничтожавшего на своем пути феодально-крепостнические пережитки, боровшегося с косностью и инерцией во имя деловой буржуазной «предприимчивости». На родине Гончарова феодально-крепостнический строй был еще силен, хотя уже и подтачивался растущими в его недрах капиталистическими отношениями. В первом своем романе «Обыкновенная история» Гончаров без всяких колебаний предпочел «свободу» буржуазно-капиталистических отношений крепостнической скованности (образы Петра Ивановича Адуева в «Обыкновенной истории», а позднее и Штольца в «Обломове»). Излагая историю Капской колонии, он указывал, что в Южной Африке все в полном брожении и что «еще нельзя определить, в какую физиономию сложатся эти неясные черты страны и ее народонаселения». Гончаров готов был предположить, что в лучшем для «черных племен», населяющих эту колонию, случае они «как законные дети одного отца», наравне с белыми, будут «разделять завещанное и им наследие свободы, религии, цивилизации...» Сторонник постепенного прогресса в рамках существовавшего тогда строя, он писал, что «европеец старается склонить черного к добру, протягивает ему руку», что, цивилизовавшись, эти уже «недикие братья» европейцев смогут «сравняться... с своими завоевателями». Столь наивно рассуждая о кровавом процессе колонизации, Гончаров невольно оправдывал «насильственное занятие... англичанами Капской колонии».

Чем больше, однако, Гончаров путешествовал, тем отчетливее раскрывались перед ним эксплуататорские устремления европейских и северо-американских «цивилизаторов». Правда, он не понимал того, что явления эти характерны и типичны для капитализма, составляют существо строя в целом. Но он рассказал о них правдиво. Замечательный русский реалист, выше всего ценивший в художественном творчестве верное отображение действительности, Гончаров не раз говорил во «Фрегате «Паллада» то, что противоречило его в общем положительному отношению к капитализму. Именно эти правдивые наблюдения над повседневным бытом зарубежных стран и определяют познавательную ценность «Фрегата «Паллада».

На протяжении всей книги мы видим, как, вопреки многочисленным предрассудкам Гончарова, сказавшимся в целом ряде прямо ошибочных высказываний (напр., о китайском народе, о народах Африки и севера России и др.), большой талант прогрессивного русского писателя, еще недавно испытавшего на себе благотворное воздействие демократических идей Белинского, помогает ему во многом верно оценивать наблюдаемую им действительность.

Обратимся к более детальной характеристике самих очерков.

В очерке «От Кронштадта до мыса Лизарда» Гончаров ярко охарактеризовал Лондон и Англию эпохи расцвета капитализма. Изображение это содержало в общем положительную оценку быта буржуазного английского общества, буржуазного «комфорта». Однако наряду с этим Гончаров сумел отобразить ряд существенных черт капиталистического образа жизни и прежде всего бездушное делячество людей, всецело поглощенных процессом обогащения. «Незаметно, — писал Гончаров о буржуазной Англии, — чтоб общественные и частные добродетели истекали из светлого, человеческого начала... Кажется, честность, справедливость, сострадание добываются как каменный уголь...» Критикуя это делячество, Гончаров готов был даже на время перегнуть палку, предпочтя «новейшему англичанину» патриархального русского помещика. Позднее, когда перед Гончаровым уже не будет стоять вопрос о буржуазной Англии, он гораздо резче осудит патриархальное существование русских бар, в жизни которых увидит чревоугодие, бескультурье и нескончаемую косность (см. «Обломов»). Оценивая буржуазную цивилизацию Англии, Гончаров указывал на ее лицемерие и фарисейство: «Филантропия возведена в степень общественной обязанности, а от бедности гибнут не только отдельные лица, семейства, но целые страны под английским управлением». Гончаров, рисуя «новейшего англичанина», саркастически замечал, что он «выгодно продал на бирже партию бумажных одеял, а в парламенте свой голос» — характерная деталь, свидетельствующая о том, что писатель знал цену хваленой английской демократии. Покидая Англию, русский путешественник охотно расставался с «этим всемирным рынком и с картиной суеты и движения, с колоритом дыма, угля, пара и копоти».

В очерке «Атлантический океан и остров Мадера» Гончаров впервые во «Фрегате «Паллада» пишет о конкретных случаях капиталистической эксплуатации. Англичане «пустили» здесь «корни» — «сожалеть ли об этом, или досадовать», Гончаров еще не знает. С одной стороны, ему неприятно, что английские буржуа «кудахтают на весь мир о своих успехах», и еще более, что они «не всегда разборчивы в средствах к приобретению прав на чужой почве, что берут, что можно, посредством английской промышленности и английской юстиции, а где это не в ходу, так вспоминают средневековый фаустрехт», то есть кулачное право, право сильного. Но Гончаров еще склонен успокаивать себя тем, что англичане приносят Мадере пользу: «не будь их... гора не возделывалась бы так деятельно», и, кроме того, английские предприниматели дают местным жителям «нескончаемую работу и за все платят золотом» и т. д. Рассуждения эти свидетельствуют о том, что Гончаров не понимал, что именно английский капитализм несет подвластным ему народам.

В Южную Африку («На мысе Доброй Надежды») Гончаров попал в период борьбы между английскими и голландскими (буры) колонизаторами этой страны и грабительских войн англичан против местных племен — так называемых «кафрских войн» (с 1811 по 1858 год их было шесть). Эти войны были откровенно захватническими, они велись самыми гнусными средствами: провокации, поголовные истребления, увод в рабство являлись обычными методами английских завоевателей. Гончаров много занимался решением вопроса о том, «кто лучше» — голландские или английские колонизаторы. Этот второстепенный вопрос приобрел в рассуждениях Гончарова о Капской колонии преувеличенное значение, поскольку он не понимал отчетливо эксплуататорской, хищнической сущности всякого капиталистического строя.

Говоря в очерке о «Капской колонии», написанном по английским и голландским источникам, о «black people», Гончаров наивно сожалеет, что «они упрямо удаляются в свои дикие убежища, чуждаясь цивилизации и оседлой жизни».

Нужно сказать, однако, что нарисованные Гончаровым картины жизни Капской колонии звучали убедительнее, чем его теоретические рассуждения. В живых картинах быта Капштадта мы видим англичанина, который «барин здесь, кто бы он ни был... А черный? Вот стройный, красивый негр финго, или Мозамбик, тащит тюк на плечах, это «кули», наемный слуга, носильщик, бегающий на посылках; вот другой из племени зулу, а чаще готтентот, на козлах ловко управляет парой лошадей...» Первые — всегда хозяева, тогда как вторые — всегда слуги и отличаются от рабов только формальным правом свободного выбора работы.

Советский читатель без труда разберется и в нарисованной Гончаровым картине кафрских войн. Мы узнаем здесь о «не совсем бескорыстных действиях» поселившихся среди кафров христианских миссионеров и о том, что кафров оттесняли в такое время, «когда еще хлеб был на корню и племя оставалось без продовольствия». Таких правдивых, хотя и беглых упоминаний о действительном положении дел в Южной Африке у Гончарова немало. Гончаров создал здесь картину колониальных взаимоотношений, далекую от той идилличности, в существование и возможность которой он верил.

В «Сингапуре», этом почти исключительно бытовом очерке, Гончаров лишь вскользь говорит о борьбе англичан с голландцами за рынки сбыта их товаров. Однако этот небольшой очерк ярко характеризует взгляды Гончарова на «задачи всемирной торговли».

Первый очень короткий очерк о Китае — «Гон-Конг» — написан был, когда Гончаров еще не имел возможности непосредственно приглядеться к жизни китайского народа. В основу описания легли поэтому случайные и не сведенные в систему наблюдения. В начале и в конце очерка путешественник говорит все же о владычестве англичан на этом острове, который «будет, кажется, вечным бельмом на глазу китайского правительства». Совсем по-другому, подробно и во многом проницательно написан был Гончаровым второй очерк о Китае — «Шанхай». В этот крупный китайский порт Гончаров попал во время перерыва в торговых переговорах в Нагасаки и был уже до известной степени ориентирован в положении в Восточной Азии. Политическая обстановка в Китае в ту пору отличалась особой напряженностью. Английская экспансия привела к так называемым «опиумным войнам» (англичане вели их, стремясь добиться свободного ввоза в Китай опиума). Китайский народ был возмущен предательской политикой царствовавшей в стране династии, которая по существу предавала Китай иноземцам. Началось восстание тайпинов, городской и деревенской бедноты. Как указывал Маркс, этот социальный «взрыв был несомненно вызван английскими пушками, при помощи которых Англия заставила Китай ввозить к себе снотворное средство, называемое опиумом» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. IX, стр. 311). По словам Энгельса, в ту пору Китай шел «навстречу революции» (там же, т. V, стр. 469).

Гончаров не мог разобраться в существе освободительной борьбы тайпинов. Однако он правдиво указал на ту роль, которую играли европейские колонизаторы, помогая китайским реакционерам затопить движение народных масс в их собственной крови. Отношение Гончарова к политике англичан в Китае было вполне определенным. Он с негодованием отмечал «повелительно-грубое» обращение англичан с китайцами. Ему претило лицемерие, с которым английские купцы и завоеватели кичились своей цивилизацией. «Не знаю, — саркастически замечал Гончаров, — кто из них мог бы цивилизовать — не китайцы ли англичан...» С исключительной силой презрения и гнева говорил Гончаров о цинизме английских империалистов, которые на счет китайцев «обогащаются, отравляют их, да еще и презирают свои жертвы!» «Бесстыдство этого скотолюбивого народа, — писал Гончаров об английских колонизаторах, — доходит до какого-то героизма, чуть дело касается до сбыта товара, какой бы он ни был, хоть, яд!» Как подлинный памфлет звучат те страницы «Фрегата «Паллада», где Гончаров писал о ввозе в Китай опиума: «За него китайцы отдают свой чай, шелк, металлы, лекарственные, красильные вещества, пот, кровь, энергию, ум, всю жизнь. Англичане и американцы берут все это, обращают в деньги...» Эти глубоко правдивые строки перекликаются с замечаниями К. Маркса, писавшего в ту же пору о попранных английскими завоевателями «законах человечности» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. XI, ч. I, стр. 156).

Писатель очень метко характеризовал свойственный колонизаторам способ завязывания вооруженного конфликта: «пойти, например, в японские порты, выйти без спросу на берег и, когда начнут не пускать, начать драку, потом самим же пожаловаться на оскорбление и начать войну».

Неизменно подчеркивая ум, честность, трудолюбие китайского народа, Гончаров предсказал, что «этому народу суждено играть большую роль в торговле, а может быть, и не в одной торговле».

Два очерка второго тома «Фрегата «Паллада»: «Русские в Японии в конце 1853 и в начале 1854 годов» и «Русские в Японии», отделенные друг от друга очерком о Шанхае, посвящены разносторонней характеристике положения Японии незадолго до буржуазного переворота 1868 года. В 1853—1854 гг., когда экспедиция Путятина находилась в Нагасаки, японские феодалы продолжали еще ожесточенно бороться за то, чтобы сохранить старый порядок в стране и изолировать ее от внешнего мира. Однако прогрессивные слои японского общества уже тогда сознавали необходимость перемен. Гончарову, особенно на первых порах, оказались не чужды экспансионистские расчеты Путятина об учреждении в Японии международных торговых факторий и приобщении японцев к «лону христианства». Однако не это легло в основу «японских» глав «Фрегата «Паллада». Посетив страну за пятнадцать лет до буржуазно-капиталистического переворота 1868 года, русский писатель сумел правдиво охарактеризовать феодальный строй в Японии.

Маркс в первом томе «Капитала» характеризовал Японию этого времени как страну с «чисто феодальной организацией землевладения», как сохранившийся остаток средневековья. Путевые очерки Гончарова дают богатый материал для уяснения этой «феодальной организации», при которой государственный совет Японии «не может сделать ничего без сиогуна, сиогун без совета и оба вместе без удельных князей. И так система их держится... на своих искусственных основаниях». Гончаров находит вместе с тем в Японии и людей нового типа, ратующих за обновление своей родины. «Видно, — говорил Гончаров об одном из таких людей, — что у него бродит что-то в голове, сознание и потребность чего-то лучшего против окружающего его... И он не один такой. В этих людях будущность Японии...» Критикуя «застарелых и закоснелых японцев», русский путешественник не смешивает с ними живой, сметливый и трудолюбивый японский народ. «Сколько у них жизни кроется... сколько веселости, игривости! Куча способностей, дарований — все это видно в мелочах, в пустом разговоре, но видно также, что нет только содержания, что все собственные силы жизни перекипели, перегорели и требуют новых, освежительных начал». Очерки «Русские в Японии» раскрывали перед русскими читателями почти совершенно им незнакомую картину японской действительности, они как бы предсказывали то, что в ближайшем будущем произойдет в этой стране.

Говоря об англичанах, которые играли в ту пору главную роль в хищнической колонизации Дальнего Востока, Гончаров видел и такого хищника, как буржуазия Соединенных Штатов Северной Америки. В очерке «Ликейские острова» он показал, что новая цивилизация «уже тронула» и этот уголок: «Люди Соединенных Штатов уже явились сюда с бумажными и шерстяными тканями, ружьями, пушками и прочими орудиями новейшей цивилизации». Правда, «люди Соединенных Штатов» пытаются изобразить себя человеколюбцами, но Гончаров видит реальную подоплеку их устремлений. На Ликейских островах много лесов, «разнообразие» почвы, здесь растет сахарный тростник — «благословенные острова. Как не взять их под покровительство?» Гончаров показывает, что империалистическая экспансия здесь, как и в других местах, начинается с засылки миссионеров, распространяющих на Востоке христианство.

Маршрут «От Манилы до берегов Сибири» фрегат «Паллада» проделал без больших остановок, стремясь поскорее добраться до берегов России. Офицеры фрегата, вместе с ними и Гончаров, не совершали путешествий в глубь Кореи и с историей последней знакомились бегло, притом по явно тенденциозным японским источникам. Этим объясняются те грубые ошибки, которые допустил Гончаров в характеристике корейцев.

«Обратный путь через Сибирь», «Из Якутска», «До Иркутска» — три последних очерка «Фрегата «Паллада» — посвящены сухопутному путешествию Гончарова. Верно подчеркивая прогрессивную роль, которую русские играли в Сибири, Гончаров обходил молчанием многочисленные факты колонизаторской практики царизма, жестоко эксплуатировавшего якутов и народы Дальнего Востока. Внимание путешественника привлекли исследователи этого в то время еще не изведанного края. Гончаров гордился их скромным, но самоотверженным подвигом. Он с волнением вспоминал о тех бесстрашных русских путешественниках, которые «подходили близко к полюсам, обошли берега Ледовитого моря и Северной Америки, проникали в безлюдные места, питаясь иногда бульоном из голенища своих сапог, дрались с зверями, со стихиями — все эти герои, которых имена мы знаем наизусть и будет знать потомство...»

Из всего сказанного выше следует, что ограниченность мировоззрения помешала Гончарову понять колонизаторскую, разбойничью сущность действий «цивилизаторов» в Африке и Азии. Но вместе с этим, как выдающийся художник-реалист, Гончаров не мог не заметить уродливые черты быта буржуазной Англии, страдания покоренных европейцами народов Африки и Азии, забитость и нищету задавленного феодализмом японского народа. Картина зарубежной жизни, данная Гончаровым во «Фрегате «Паллада», в силу своей правдивости объективно обличала ряд существенных сторон капиталистического строя.

В очерках Гончарова показано завоевание капитализмом отсталых стран Востока, сопровождавшееся ломкой патриархальных устоев быта и морали. «Фрегат «Паллада» иллюстрировал слова «Коммунистического манифеста» о буржуазии: «Буржуазия, повсюду, где она достигла господства, разрушила все феодальные, патриархальные, идиллические отношения. Безжалостно разорвала она пестрые феодальные путы, привязывавшие человека к его «естественным повелителям», и не оставила между людьми никакой другой связи, кроме голого интереса, бессердечного «чистогана»... Она превратила личное достоинство человека в меновую стоимость и поставила на место бесчисленных пожалованных и благоприобретенных свобод одну бессовестную свободу торговли» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Манифест коммунистической партии, 1951, стр. 35). Не будучи сознательным противником капиталистического строя, Гончаров, как художник-реалист, создал во «Фрегате «Паллада» такие картины, которые объективно, в силу их художественной правдивости, подтверждали эту классическую характеристику. «Фрегат «Паллада» представлял собою также образную иллюстрацию к замечаниям Маркса и Энгельса о «глубоком лицемерии и варварстве» капиталистической «цивилизации», особенно обнаженно выступающих в колониях, где буржуазия «ходит неприкрытой» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. IX, стр. 367).

«Фрегат «Паллада» проникнут глубокой любовью Гончарова к своей стране, к русскому народу. «История плавания... корабля, этого маленького русского мира, с четырьмястами обитателей, носившегося два года по океанам, своеобразная жизнь плавателей, черты морского быта — все это также само по себе способно привлекать и удерживать симпатии читателей», — говорил Гончаров в предисловии к очеркам. Он изображал «этот маленький русский мир», не забывая об его внутренней пестроте. Иронизируя над карьеристами типа барона Криднера, Гончаров сочувственно изображал прогрессивно настроенных офицеров, Посьета, Тихменева, Унковского, Римского-Корсакова, Халезова («деда»). Примечательны и созданные Гончаровым портреты русских матросов, среди которых первое место занимает смышленый и расторопный Фаддеев. Рассказывая о перенесенных фрегатом штормах, Гончаров не раз подчеркивал героическое поведение всего экипажа, проявленные им «энергию, сметливость и присутствие духа». Он гордился «геройским, изумительным отражением многочисленного неприятеля горстью русских» на Камчатке в 1854 году. «Скрепя сердце» покидал Гончаров сделавшийся ему родным корабль, с глубоким волнением ехал он на родину. «Слава богу, — восклицал он во время путешествия по Сибири, — все стало походить на Россию». Образ родины незримо, но постоянно присутствовал в очерках Гончарова. «Мы, — говорил он, — так глубоко вросли корнями у себя дома, что куда и как надолго бы я ни заехал, я всюду унесу почву» родины «на ногах и никакие океаны не смоют ее».

3

«Очерки путешествия» Гончарова представляли собою решительный разрыв как с сентиментальной традицией «Писем русского путешественника» Н. М. Карамзина, так и с традицией трескучих романтических описаний, созданных Бенедиктовым и Марлинским. Тем и другим Гончаров противопоставил реалистическое описание природы и быта.

Не случайно Гончаров отсылал за цифрами и фактами к «ведомостям, таблицам и календарям», потому что писал он «для большинства, а не для Академии» (из неизданного письма к Каткову от 21 апреля 1857 г.).

Гончаров высоко ценил скромную красоту северного пейзажа. «Разве есть что-нибудь не прекрасное в природе?.. Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы, не ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде...» Говоря так, Гончаров утверждал художественные принципы реализма.

Реализм «Фрегата «Паллада» сказался в ярких и необычайно разнообразных картинах природы, рассыпанных по всему тексту очерков. Писатель с одинаковым искусством изображал шторм в океане и ясную погоду в Маниле, томящую духоту Сингапура и туманы в Северном море, живописный вид японских заливов и величественную природу Якутии — «дикие громады гор без растительности... с лежащим во все лето снегом во впадинах». С таким же искусством рисовал Гончаров и разнообразнейшие бытовые сценки — встречу двух англичан на улице Лондона, заигрывание русского матроса с торговкой из Портсмута, толкотню на шанхайском базаре, прием японцами русских уполномоченных и пр. И. И. Льховскому, отправлявшемуся в далекое путешествие, Гончаров советовал писать свои путевые записки в непринужденной и в то же время реалистической манере: «...настоящий взгляд, приправленный юмором, умным и умеренным поклонением красоте, и тонкая и оригинальная наблюдательность дадут новый колорит вашим запискам. Но давайте полную свободу шутке, простор болтовне даже в серьезных предметах и, ради бога, избегайте определений или важничанья» (см. «Литературное наследство», № 22—24, 1935, стр. 426). Именно так сам Гончаров написал «Фрегат «Паллада». Характеристика, данная языку «Обыкновенной истории» Белинским («чистый, правильный, легкий, свободный, льющийся»), может быть полностью применена и к языку «очерков путешествия» Гончарова. В них раскрылся юмор русского писателя, спокойный и добродушный по форме, но часто беспощадный в своей разоблачительной сущности.

«Очерки путешествия» Гончарова окончательно утвердили в русской литературе ту реалистическую тенденцию путевого очерка, которая была начата «Путешествием в Арзрум» Пушкина. Влияние путевых очерков Гончарова сказалось уже на записках его товарищей по плаванию — В. А. Римского-Корсакова, Посьета и др.: не отличаясь столь высоким художественным уровнем, их очерки выдержаны были в той же реалистической манере, что и очерки Гончарова. Воздействие «Фрегата «Паллада» испытали на себе многие писатели и очеркисты позднейшей поры и между ними К. М. Станюкович.

«Фрегат «Паллада» встретил в общем положительную оценку в русской критике конца 50-х годов. Правда, некоторые рецензенты упрекали Гончарова в том, что он якобы мелочен и скользит по поверхности изображаемого (отзыв В. П. Попова, «Молва», 1857, № 12). Другие, например представитель либерально-дворянской критики А. В. Дружинин, хвалили «Фрегат «Паллада» за то, что он якобы был написан «без всякой задней мысли». Дружинин изображал Гончарова «безмятежным» писателем, чуждым гоголевского «духа отрицания» и т. п. Все эти утверждения были неверными: в «Фрегате «Паллада», как и в других своих произведениях, Гончаров выступал противником застоя, косности и инерции, то есть тех явлений, которые он вскоре с такой силой заклеймил в «Обломове».

Революционная и демократическая критика 60-х годов выступила против попыток истолкования «Фрегата «Паллада» в духе теории «искусства для искусства». Она неизменно оттеняла общую прогрессивность воззрений, выраженных в путевых очерках Гончарова, и чрезвычайно сочувственно оценила их художественную манеру. Касаясь напечатанного в «Отечественных записках» очерка «Манила», Н. А. Некрасов отмечал, что эта «статья прекрасна, отличается живостью и красотой изложения, свежестью содержания и той художнической умеренностью красок, которая составляет особенность описаний Гончарова, не выставляя ничего слишком резко, но в целом передавая предмет со всею верностью, мягкостью и разнообразием тонов...» («Современник», 1855, № 11; см. в Полном собрании сочинений и писем Н. А. Некрасова, т. IX, М. 1950, стр. 337). Н. А. Добролюбов в рецензии на отдельное издание «Фрегата «Паллада» подчеркивал эпическую широту и поэтичность очерков Гончарова («Современник», 1858, № 6; см. в Полном собрании сочинений Н. А. Добролюбова, т. I, 1934, стр. 389—390). Д. Н. Писарев справедливо указывал, что на эту книгу Гончарова «должно смотреть не как на путешествие, но как на чисто художественное произведение». В его путевых очерках «мало научных данных, в них нет новых исследований, нет даже подробного описания земель и городов, которые видел Гончаров; вместо этого читатель находит ряд картин, набросанных смелою кистью, поражающих своею свежестью, законченностью и оригинальностью» (рецензия в журнале «Рассвет», 1859; см. ее в Полном собрании сочинений Д. И. Писарева, Спб. 1901, т. I). Это отношение к путевым очеркам Гончарова утвердилось в позднейшей русской критике.

Читатели встретили «Фрегат «Паллада» очень горячо: по воспоминаниям Г. Н. Потанина, «письма эти были так живы и увлекательны, что их читали все нарасхват, а когда в целом было напечатано путешествие Гончарова, так «Палладу» раскупили... чуть не в месяц, и через год потребовалось второе издание». Д. И. Писарев отмечал в названном выше отзыве, что «Фрегат «Паллада» встречен был русскими читателями «с такой радостью, с какой редко встречаются на Руси литературные произведения».

«Фрегат «Паллада» сыграл значительную роль в развитии художественного творчества самого Гончарова и прежде всего в его работе над «Обломовым». Раздумывая во время путешествия над романом «Обломов», Гончаров одно время предполагал написать главу под названием «Путешествие Обломова». Этот замысел не был реализован (как мы знаем, Илья Ильич так и не тронулся за границу). Путешествуя вокруг света, Гончаров сумел глубже понять косность русского помещичьего класса и вместе с тем делячество буржуазных предпринимателей. Из своего путешествия писатель возвратился умудренным богатейшим опытом, и это не могло не отразиться на реалистической глубине его позднейшего творчества.

Эта книга, вошедшая в золотой фонд классической русской литературы, ценна и для советской писательской молодежи. М. И. Калинин недаром советовал в 1934 году начинающим писателям: «Прочтите «Фрегат «Паллада» Гончарова. — Скажете, скучно? А вы читайте с точки зрения языка, формы, как должен читать писатель, и совсем будет не скучно» (М. И. Калинин, «О литературе», Л. 1949, стр. 71).

17 июня 1937 года, накануне 125-летней годовщины со дня рождения Гончарова, «Правда» писала о «Фрегате «Паллада»: «Какой интерес должны теперь представлять его очерки для советской молодежи, воспитывающейся на подвигах наших отважных исследователей!..»

Переиздавая «Фрегат «Паллада» отдельным изданием в 1879 году, Гончаров подверг текст значительным исправлениям (см. напечатанное в предыдущем томе предисловие к этому изданию). Некоторую дополнительную правку Гончаров произвел позднее, для последнего прижизненного издания. Мы печатаем «очерки путешествия» Гончарова по седьмому и восьмому томам собрания его сочинений, вышедшим в свет в 1886 году.

Уже сам Гончаров счел возможным расшифровать в очерке «Через двадцать лет» фамилии своих спутников по путешествию, обозначавшиеся во «Фрегате «Паллада» по большей части только инициалами. Мы раскрываем эти инициалы, предварительно проверив их по списку судового состава русского военного корабля.

Подстрочные примечания, за исключением переводов, принадлежат автору.

_____________________

1. Источник: Цейтлин А. Г. Примечания // Гончаров И. А. Собрание сочинений: В 8 т. – М.: Гос. изд-во худож. лит., 1952–1955. Т. 3. Фрегат «Паллада»: Очерки путешествия в двух томах. Т. 2. – 1953. – С. 445–473. (вернуться)


в начало страницы